Пост N: 278
Зарегистрирован: 28.03.07
Откуда: Тихий Дон
Рейтинг:
1
Отправлено: 21.06.07 13:00. Заголовок: Диалог с атеистом
(Монотеизм и диалектика)
Первая лекция учебного года. Профессор философии окидывает взглядом свой класс
и просит одного из новеньких студентов встать.
- Вы верующий, не так ли?
- Да, сэр.
- Веруете в Бога единого и непогрешимого?
- Верую.
- И конечно же считаете, что Бог самый добрый и всемогущий?
- Да.
- А сами- то вы - добрый или злой человек?
- Библия утверждает, что злой.
Профессор понимающе улыбается:
- Ах да, Библия! - Профессор на минутку задумался. - Ответьте, молодой человек,
тогда на такой вопрос. Предположим, кто- то из здесь присутствующих заболел и вы можете
его вылечить. Захотите ли вы его вылечить?
- Конечно, сэр.
- Значит вы - добрый человек.
- Я так не думаю.
- Ну почему же... Вы готовы помочь больному, несчастному человеку. И большинство
из нас, людей, поступит точно так же. А вот Бог может и не захотеть.
Пауза.
- Например, мой брат был глубоко верующим человеком. А умер от рака, хотя молился
Иисусу Христу днем и ночью, чтобы тот его спас. Так какой же он добрый, ваш Иисус?
Ответьте, пожалуйста.
Молчание.
Профессор бросает сочувственный взгляд на студента:
- Тут, как говорится, молодой человек, вам крыть нечем, не так ли? - Профессор
отпивает глоток воды из стакана, стоящего на углу кафедры, и дает студенту время подумать.
С новичками нельзя сразу так резко. Философия наука сложная. - Ну- ка, начнем сначала.
Итак, молодой человек, добр ли Бог?
- Ммм... Да, добр.
- А сатана добр?
- Нет.
- А кто создал сатану?
Студент, заикаясь:
- Ббог...
- Правильно. Бог создал все - и сатану в том числе, не так ли? - Профессор как
расческой приглаживает сухощавыми пальцами остатки волос на затылке и поворачивается
к улыбающейся аудитории. - У нас с вами будет забавный семестр, дамы и господа! Он снова
поворачивается к студенту:
- Скажи- ка, сынок, есть ли в мире зло?
- Да.
- А кто создал это зло?
Молчание.
- Есть ли в мире болезни, уродство, аморальность, ненависть?
Студент, елозя по полу носком ботинка, опускает взгляд.
- Да, есть.
- Кто создал их, если не сам Бог?
Молчание.
Профессор вдруг выходит из- за кафедры и начинает расхаживать перед аудиторией,
словно пойманный тигр в клетке.
- Скажите мне, чем же хорош ваш Бог, который создал все зло, существующее в мире?
- Профессор делает широкий жест, как бы охватывая им всю вселенную. - И ненависть, и
жестокость, и боль, и муки, и смерть, и страдания в мире были созданы этим самым добрым
Богом. Не так ли, молодой человек?
Молчание.
Профессор останавливается напротив студента и, опершись на кафедру, заглядывает
ему прямо в глаза:
- Так ли уж добр ваш Бог на самом деле?
Молчание.
Профессор сочувственно смотрит на студента.
- Сынок, ты веришь в Иисуса Христа?
- Да, профессор.
Профессор понимающе кивает головой.
- Наука утверждает, что у человека есть пять органов чувств, чтобы опознавать и
ощущать мир. Видел ли ты когда- нибудь Иисуса Христа живьем?
- Нет, сэр. Никогда не видел.
- Тогда скажи, слышал ли ты когда- нибудь его голос?
- Нет, не слышал.
- А ощущал ли ты Христа, скажем, на вкус или с помощью каких- то других органов
чувств?
Молчание.
- Отвечайте же, молодой человек!
- Нет, сэр, не ощущал.
- И все- таки ты в него веришь?
- Дда...
- Вот как нам всем нужно верить в то, ради чего мы живем! - Профессор,
проницательно улыбаясь, окидывает взглядом аудиторию и снова поворачивается к студенту.
- Так вот, на основании эмпирических и познаваемых законов природы, наука утверждает,
что Бога нет. Что ты ответишь нам на это, сынок? Как нам ощутить твоего Бога?
Студент продолжает молча водить носком ботинка по полу.
- Ладно, садись, - снисходительно говорит профессор.
Чувствуя себя полностью разбитым и униженным, студент садится на свое место.
И в этот же момент другой студент тянет руку:
- Профессор, можно обратиться к классу?
Профессор, улыбаясь, поворачивается к нему:
- Ага, вот еще один евангелист объявился среди нас! Пожалуйста, молодой человек.
Наставьте нас в божественной мудрости и истине.
- Вы, профессор, задали несколько критических вопросов и привели серьезные
аргументы в защиту своей точки зрения, - говорит второй студент, окидывая взглядом
аудиторию. - Разрешите и мне задать вам пару вопросов. Скажите, профессор, существует
ли на свете такая вещь как тепло?
- Конечно существует.
- А такая вещь как холод?
- Да, сынок, и холод тоже существует.
- Нет, сэр, согласно науке, холода нет.
Улыбка на лице профессора внезапно застывает. Аудитория напряженно притихла.
- Может быть тепло, жарко, очень жарко, сверхжарко и чуть- чуть, еле тепло. Но в
науке не существует такого понятия как холод. Потому что тепло - это движение атомов, -
продолжает студент. - Можно достичь температуры абсолютного нуля по Кельвину, которая минус 273 градуса по Цельсию, но дальше за ней уже ничего нет, потому что ниже этой температуры нет никакого движения, а значит нет жизни и следовательно, нечего и нечем мерить. Холод, профессор, не есть противоположность тепла. Он является его отсутствием.
В классе - абсолютная тишина. Слышно даже, как у кого- то соскользнул на пол листок
бумаги.
- Скажите, профессор, а существует на свете такая вещь как темнота?
- Что за глупый вопрос, сынок. Что же есть ночь, если не темнота? Короче, куда ты
клонишь?
- Так значит вы верите в темноту, профессор?
- Да, верю, если можно так выразиться.
- Так вот, наука утверждает, что такой вещи как темнота не существует. Может быть
много света, мало света, совсем чуть- чуть света, но такой вещи как темнота нет. Потому что темнота - это всего лишь отсутствие света.
Вопреки самому себе, профессор широко улыбается храброму юноше, стоящему перед
ним. Семестр действительно обещает быть интересным.
- Хорошо, согласен, молодой человек. Теперь скажи нам, куда ты клонишь.
- Я хочу сказать, профессор, что в ваши философские предпосылки вкралась ошибка
и поэтому ваши выводы скорее всего тоже неверны...
Профессор ядовито усмехается:
- Мои предпосылки неверны?! Да как ты смеешь так разговаривать с преподавателем!
- Разрешите объяснить, что я имею в виду.
Весь класс обращается в слух.
- Объяснить? Ну что ж, объясняй.
- Вы рассуждаете, опираясь на философскую предпосылку дуализма мира, - говорит
студент. - Например, если есть жизнь, значит есть и смерть. Если есть хороший Бог, значит есть и Бог плохой. Вы рассматриваете Бога, как концепцию, как все конечное, что можно измерить или объяснить. Но наука, сэр, не может даже объяснить толком, как работает человеческая мысль. Ученые запросто оперируют такими понятиями как электричество или магнетизм, а между тем они и в глаза не видели ни того ни другого, а еще меньше понимают, что они собой представляют. Рассматривать смерть как нечто противоположное жизни - значит закрывать глаза на тот факт, что смерти просто не существует, если нет жизни. Смерть не является противоположностью жизни. Она просто ее отсутствие.
Студент берет с парты соседа раскрытый журнал с красочной обложкой.
- Вот один из наиболее низкопробных таблоидов в стране... Скажите, профессор,
существует ли на свете такая вещь как аморальность?
- Конечно существует. Послушайте, молодой человек...
- Я извиняюсь, профессор, но вы опять не правы. Потому что аморальность - это всего
лишь отсутствие морали. А существует ли на свете такая вещь как несправедливость? Нет,
не существует! Потому что несправедливость - это всего лишь отсутствие справедливости, - студент делает короткую паузу, а потом медленно, отчетливо произносит каждое слово. - СКАЖИТЕ, ПРОФЕССОР, РАЗВЕ ЗЛО НЕ ЕСТЬ ОТСУТСТВИЕ ДОБРА?
Лицо профессора побагровело, но он вежливо молчит пока студент продолжает:
- Если в мире есть зло, профессор, - а мы все согласны, что оно есть, - значит Бог, если
только Он существует, правит миром с помощью зла. Что же тогда несет в мир Библия,
профессор? Она учит нас различать, несет ли любой из нас по своей воле, по своему
собственному выбору, в мир добро, как результат любви Создателя мира к этому миру, или зло, как результат нашей отстраненности, независимости от Бога и Его любви, поскольку любая форма любви является лишь проявлением нашей любви к Богу, который нас создал. Нет ничего превыше любви, профессор, потому что Бог есть любовь. Если Бог добр, то самым непосредственным актом Его доброты является предоставленная нам возможность любить и любить свободно. Потому что никого нельзя заставить любить. Ведь тогда такая любовь будет называться не любовью, а как- то иначе. Бог так возлюбил нас, что предоставил нам право свободного выбора между добром и злом. Злом, которое есть наше право быть независимыми от Бога.
- Как философ и ученый, я не вижу никакой связи между предметом нашей дискуссии
и правом выбора. Как реалист и прагматик, я абсолютно не вижу каким образом концепция Бога и прочие теологические измышления могут входить в уравнение мира, потому что Бог никоим образом в нем не наблюдаем. - говорит профессор, как бы игнорируя все сказанное до сих пор студентом.
- Разрешите заметить, - тут же возражает ему студент, - что отсутствие
продиктованной Богом морали является наиболее наблюдаемым явлением в природе. - Газеты ежедневно зарабатывают миллиарды долларов, описывая этот феномен. Скажите, профессор, не придерживаетесь ли вы так же мнения, что человек произошел от обезьяны?
- Если вы, молодой человек, ссылаетесь на общеизвестный процесс эволюции
животных и растений, то, конечно, придерживаюсь.
- А наблюдали ли вы, профессор, процесс эволюции своими собственными глазами
или же, подобно мне, верите на слово чему- то ненаблюдаемому?
Профессор издает цыкающий звук ртом и исподлобья строго и разочарованно смотрит
на студента.
- Так как никто не наблюдал своими собственными глазами процесс эволюции, -
продолжает разгорячившийся студент, - то не преподаете ли вы нам, профессор, всего лишь свое частное мнение? В таком случае вы ничем не отличаетесь от любого проповедника в церкви, хоть и называете себя ученым.
- Пропускаю мимо ушей вашу очередную грубость, молодой человек, в свете
философской дискуссии, которую мы ведем. Теперь вы все сказали?
- Можно добавить еще пару слов по существу вашей дискуссии с предыдущим
студентом?
- Валяйте!
- Не сомневаюсь, профессор, что вы - человек незаурядного ума, но, при всем
уважении к вам, разрешите задать классу следующий вопрос. Есть ли здесь хоть один
человек, который слышал ум господина профессора, или осязал ум господина профессора или видел ум господина профессора или хотя бы ощущал запах ума господина профессора?
Класс настороженно молчит.
- Видите, профессор! Похоже, что никто в аудитории не имеет такого эмпирического
опыта. На основании чего можно заключить - хотя я так и не сделаю, - что ограничения,
налагаемые основными постулатами науки, в которую вы, господин профессор, так свято
верите, указывают нам, что у вас вообще нет ума. То же самое можно сказать и о всех ваших чувствах и о вашей воле. Мне верится, господин профессор, что в этой ограниченной геометрическими размерами черепной коробке скрывается ваш, ничем неограниченный ум, а вы пытаетесь запихнуть туда еще и Бога. Если у меня есть желание понять ваши рассуждения или, что еще важнее, вас самого, подлинного, такого, каким вы являетесь на самом деле (то есть, весь ваш интеллект, все ваши чувства, вашу волю и даже самый ваш дух), то все, что мне нужно для этого сделать (если вы только не возражаете) - это искать общения с вами и проводить время в вашем обществе. Поверьте, вы в состоянии понять, что Бог есть... если захотите. Но вот захотите ли вы, профессор?
Гробовая тишина в аудитории.
И тут раздается звонок.
- Все свободны! - с чувством облегчения говорит профессор. - Урок окончен.
Пост N: 1
Зарегистрирован: 11.09.07
Откуда: Российская Федерация, Москва
Рейтинг:
0
Отправлено: 11.09.07 14:30. Заголовок: Re:
Как-то неправдоподобно. Какой-то странный профессор, не знающий элементарных вещей. Скорее всего выдуман диалог. "Мощно. Можно будет прменить на практике" Попробуйте. Вот только думаю, что результат будет отличаться от того, что описан в диалоге.
Нам говорят: "Христос воскрес", И сонмы ангелов с небес, Святого полны умиленья, Поют о дне освобожденья... И больше тысячи уж лет, Как этой песне вторит свет... Но отчего ж со всех сторон Я слышу вопли, плач и стон?.. — Петр Ткачев. 1862 г.
Хотя тут идет спор о классификации (добро, зло) . Для одних поступок жто добро, для других этот же поступок зло ... А "Истина где-то рядом"
"Старина, — ответила мне Сибила, — греки долго считали важным решить вопрос, сколько камней составляют кучу: два, три, четыре, пять или больше. В вашем вопросе столько же смысла… Любая классификация произвольна. Природа не классифицирует. Классифицируем мы, потому что для нас так удобнее". Веркор. «Люди или животные?»
Пост N: 322
Зарегистрирован: 03.07.07
Откуда: Россия, Урал
Рейтинг:
6
Отправлено: 12.09.07 22:38. Заголовок: Re:
Likantrop пишет:
цитата:
Но отчего ж со всех сторон Я слышу вопли, плач и стон?..
Оттого, что земная жизнь - это поле битвы. Идет непрерывная невидимая брань за душу человека в общественной жизни и в сердце человеческом. Здесь, на земле, человек выбирает свою вечную участь. А Господь искупил первородный грех первых человеков (до этого все люди вне зависимости от их качеств после смерти были подвержены аду) и показал людям, как надо жить, чтобы наследовать Царствие Небесное, т.е. показал как спастись. Теперь каждый может выбрать. Бог дает свободу выбора, и хочет чтобы человек сознательно выбрал рай, а не ад. Но выбор этот, конечно, не легкий, Царство Небесное усилиями достигается. Это постоянная борьба с миром, плотью и диаволом. А потому и попускаются Богом неприятности, несчастия, болезни, т.к. это средства спасения души, а Богу важнее именно наша душа, а не "счастливая", беспечная временная земная жизнь.
Пост N: 334
Зарегистрирован: 03.07.07
Откуда: Россия, Урал
Рейтинг:
6
Отправлено: 13.09.07 22:39. Заголовок: Re:
CМЕРТЬ АТЕИСТА
Вообразите себе мужчину лет сорока пяти, невысокого, прямого, брюнета, с лицом, не лишенным благообразия, украшенным окладистою бородою и густыми бровями, что придают ему выражение несколько властное и надменное. Представьте, что женат он третьим браком, от первого имеет взрослую дочь, с коей видится не реже двух раз в год, а на работу ходит в районную поликлинику, где в собственном кабинете терпеливо принимает страждущий человекопоток с девяти до двух в понедельник и среду и с двух до семи во вторник и четверг. Добавьте сюда извинительную слабость к украинскому пиву, отечественному хоккею и крепким американским детективам... Присовокупите сюда и тот немаловажный факт, что взглядов наш герой придерживался самых что ни на есть атеистических. Люди старшего поколения еще помнят те времена, когда живого атеиста можно было встретить буквально на улице, да притом никто бы тому не подивился – настолько привычным казалось такое явление. Именно в это время и жил Иван Гаврилыч. Атеистом он был матерым, закоренелым и упертым. На прямой вопрос: «Есть ли Бог?» он бы не стал, поверьте, юлить в духе нынешних псевдоатеистических рудиментов с их вечными «смотря какого бога вы имеете в виду» или «в каком-то смысле, может быть, и не так чтобы очень». О, Иван Гаврилыч ответствовал бы прямо: «Бога нет!», причем сделал бы это с убежденностью естествоиспытателя, доподлинно и самолично установившего сей факт. Более того, касаясь упомянутой темы, господин Пупышев непременно считал нужным добавить пару нелицеприятных слов в адрес служителей Церкви, обманывающих простой народ, высасывая из того последние крохи, дурача, воруя и обирая. Попов и прочих «церковников» Иван Гаврилыч на дух не переносил, так что даже если жена, щелкая телеканалами, попадала на какого-нибудь священнослужителя, к примеру, дающего интервью, он немедленно требовал переключить программу. Из всего, хоть отдаленно связанного с Церковью, Иван Гаврилыч любил лишь анекдоты «про попов», их он частенько рассказывал к месту и не к месту. Но довольно об этом. Цель нашей истории – поведать о том, как атеист Пупышев умер, посему ограничимся лишь фактами, имеющими к делу самое непосредственное отношение. Виной всему была черная кошка. В то роковое майское утро Пупышев, по обыкновению, шел на работу, и вдруг дорогу ему перебежала она самая. Сиамская. Как и все настоящие атеисты, Иван Гаврилыч был страшно суеверен, поэтому невольно замедлил шаг. Помянув про себя недобрым словом оригиналов-котоводов, которые из всего разнообразия кошачьих окрасов с маниакальным упорством выбирают черный цвет, он подумал, что, свернув здесь резко налево, можно, пожалуй, даже быстрее выйти к остановке... но тут боковым зрением заметил, что проклятая сиамка, будто читая его мысли, повернулась и перебежала путь слева. Мысленно выругавшись, Иван Гаврилыч проследил взглядом за вредным животным и, к своему изумлению, стал свидетелем необычайного поведения сиамки: отбежав чуть по левой стороне, под цветущей черемухой, кошка снова повернулась и вторично перебежала через тротуар и дорогу, отрезав таким образом и путь назад. Но и этим дело не кончилось – на той стороне улицы сиамка еще раз проделала тот же трюк – так Иван Гаврилыч оказался в квадрате перебежек черной кошки. Такое происшествие его неприятно удивило – ни о чем подобном ему не доводилось слышать, более того, в зловещем стечении обстоятельств на миг почудилось проявление чьей-то разумной воли... Отмахнувшись от неуютных мыслей, доктор Пупышев в сердцах плюнул (три раза через левое плечо) и решительно продолжил путь вперед, не думая о последствиях. Однако последствия не заставили себя ждать. А случилось вот что: когда, уже после работы, Иван Гаврилыч, закупив продуктов (а также бутылочку любимого пива и газету «Спорт-Экспресс»), выходил из магазина, к нему подошел сильно подвыпивший субъект с оплывшим от плохой работы печени лицом и промычал: – Б-батюшка... м-мне бы это... поисповедаться... Поперву Иван Гаврилыч даже не сообразил, о чем речь, настолько все оказалось неожиданным. Пьяница тем временем продолжал: – Надо… Понимаешь, отец, эти… совсем… не могу так больше... надо мне... исповедуй, а? – Вы ошиблись, я не священник, – необычайная кротость ответа объяснялась тем изумлением, в которое повергли Пупышева сложившиеся обстоятельства. – Ну че те, жалко? – возмутился собеседник, дыша перегаром. – Я че, не человек, что ли? – Не знаю, человек вы или нет, но я уж точно не священник! – огрызнулся Пупышев и решительно зашагал прочь... Домой Иван Гаврилыч явился в состоянии легкой задумчивости. – Сегодня какая-то пьянь меня за попа приняла! – пожаловался он жене за обедом. Госпожа Пупышева от этого известия пришла в такой неописуемый восторг, что едва не подавилась котлеткою, и еще минуты три содрогалась от взрывов гомерического хохота. Иван Гаврилыч ощутил при этом сильное неудовольствие, но счел за лучшее не показывать виду. Он вообще не любил внешне проявлять чувства без крайней на то необходимости. Отсмеявшись, Ирина Сергеевна – а именно так звали супругу нашего героя – заметила, что причина, должно быть, в роскошной бороде Ивана Гаврилыча. – Скажешь тоже, – буркнул тот, но вечером, в ванной, стоя перед зеркалом, внимательно осмотрел именно эту часть лица. Надо сказать, что бороду наш герой носил с тех самых пор, как она принялась расти. Тому была веская причина, а именно некоторый дефект нижней части лица, по какому поводу Ивану Гаврилычу даже в армии дозволялось не бриться. За четверть века он сжился с бородой, она стала частью его личности, пожалуй, наш доктор как никто другой понял бы древних русичей, по законам которых за вырванный в драке клок бороды полагалась большая вира, чем за отрубленный палец. Конечно, за минувшие годы пластическая хирургия стала много доступнее, и Пупышев знал, что злосчастный дефект, который вызывал столько комплексов в юности, ныне без труда можно исправить... Но с какой стати? Почему из-за какого-то пьяницы он должен отказаться от собственной внешности? Что за абсурд? Неужто одни попы с бородами ходят? Вон, Дарвин с бородой был. И Дед Мороз... И... кто-то из правительства тоже... А уж среди светил медицины сколько бородатых! Сеченов! Боткин! Пастер! Серебровский! Павлов! Эрлих! Кох! Фрейд! Да что говорить – Маркс, Энгельс, Ленин – и те с бородами ходили, да еще с какими! Небось, к Ильичу на улице пьянь не цеплялась и не канючила: «б-батюшка, б-батюшка...» Волевым усилием Иван Гаврилыч заставил себя забыть о неприятном инциденте. Идиотов в мире много, немудрено, если одному из них в проходящем мимо враче померещится священник. А кошка... ну, кто их знает, может, по весне они всегда так делают, метят территорию или еще что-нибудь... А те анекдоты вчерашние... нет, это совсем тут ни при чем. Таким образом, искусство игнорировать или выгодно перетолковывать неудобные факты, столь виртуозно развитое у всех атеистов, вновь пришло нашему герою на помощь. Увы, ненадолго. Может быть, Ивану Гаврилычу удалось забыть о неприятностях, но вот неприятности не забыли о нем. С того раза не прошло и месяца. Усталый Пупышев возвращался со смены и, покинув бетонную утробу метрополитена, стоял рядом с облезлой остановкой, поджидая автобус. Приблизиться к остановке, как и остальным людям, ему мешала элементарная брезгливость – на скамейке, усыпанной тополиным пухом, сидел бомж, источая немыслимое зловоние. Дабы не оскорблять взора своего лицезрением столь неаппетитной картины, Иван Гаврилыч стал к нему спиной и погрузился в собственные мысли о вещах, не имеющих прямого отношения к нашей истории. Так он погружался, покуда не вывел его из задумчивости сиплый оклик сзади: – Бать, а бать! Иван Гаврилыч совершенно машинально обернулся, чтобы поглядеть, к кому это так диковинно обращаются, и тут же вздрогнул: бомж глядел прямо на него! – Э... ваше преосвященство... – просипел тот, – подкинь десяточку, а? Пупышев лишился дара речи. Только и хватало его сил, чтобы стоять столпом, ошалело моргая. – Ну, не жмись, бать... – продолжал бомж, покачиваясь. – Бог велел делиться... Не проронив ни слова, Иван Гаврилыч попятился, потом зашагал все стремительнее прочь от остановки, а вослед ему неслись хриплые проклятья: – У-у... церковник драный... десятки пожалел! Испокон веков простой народ обирают... а как самому дать, так зажлобился! Ивану Гаврилычу казалось, будто все люди с остановки смотрят ему вослед, эти взгляды жгли спину, и он не решился пользоваться транспортом, а побрел дворами. Войдя в квартиру, скинув плащ и разувшись, Пупышев немедленно заперся в ванной. В хмуром молчании разглядывал он свое лицо и в анфас, и в профиль и забирал бороду в кулак, прикидывая, каково выйдет без нее... Мужчины, не носившие бороды либо отпускавшие ее нерегулярно, никогда не поймут, как немыслимо тяжело расстаться с этим украшением тому, кто свыкся с ним за многие годы. Это все равно, как если бы заставить приличного человека всюду ходить без штанов, в одном исподнем – и на людях, и в транспорте, и на работе... Кошмар! Однако Пупышев пребывал в столь смятенном состоянии духа, что готов был и на такой отчаянный шаг. Вспомнив поговорку: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», он с ужасом понял, что эти два пьяницы, вероятно, лишь озвучили то, о чем думали многие незнакомые или малознакомые с ним люди! Его, убежденного атеиста, принимали за попа! Да еще при столь циничных обстоятельствах! Он был готов сбрить бороду немедленно, если бы не один нюанс. Даже среди православных не все священники носят бороду. А если взять католиков, так их патеры и вовсе бритые ходят. И что же? Пойти на чудовищную жертву, выбросить кучу денег на операцию, не один месяц лгать о причинах жене, дочке, коллегам и друзьям – только для того, чтобы очередная пьянь опять не прицепилась: «патер... ксендз, дай десятку!». Иван Гаврилыч сжал кулаки и плюнул в раковину с досады. Он почувствовал себя персонажем чьей-то шутки. Почти осязаемо ощутил, как кто-то улыбается, глядя на него из незримых далей. Кто-то, кто знает все происходящее столь же хорошо, как и Пупышев... Кто-то, кто, по-видимому, находит все это забавным... Иван Гаврилыч судорожно вздохнул и отвернулся от зеркала. Чувство глубокой личной обиды к отрицаемому Богу, знакомое каждому убежденному атеисту, больно кольнуло его «несуществующую» душу. Как бы то ни было, но анекдоты «про попов» Иван Гаврилыч с этого дня рассказывать перестал, и даже когда кто-то другой в его присутствии рассказывал, уже не смеялся. Хотя супруга то и дело подкалывала его, называя то «моим попиком», то «святым отцом»... Стал он задумчив более обычного и даже несколько рассеян. На улице старался появляться реже... Не помогло. В теплый сентябрьский полдень, шурша опавшими на асфальт листьями, к нему подошел интеллигентного вида мужчина. Не пьяница и не бомж – иначе Иван Гаврилыч не попался бы! – вполне приличный с виду человек, хоть и одетый бедно. – Добрый день, простите покорнейше за беспокойство... Пришлось остановиться. Пупышев минуты две недоуменно вслушивался в обволакивающую речь незнакомца, который назвался архитектором и беженцем из Казахстана, зачем-то перечислил основные проекты, над которыми работал, пожаловался на социальные и экономические потрясения, жизненные невзгоды и, наконец, перешел к главному: – Батюшка, неудобно просить, но крайне нуждаюсь... – Я вам не батюшка! – взвился Иван Гаврилыч, заслышав ненавистное слово. – Да-да. Конечно, – послушно кивнул собеседник и коснулся рукою своей груди. – Поверьте, я никогда не думал, что мне придется вот так побираться, жить на вокзале... но я хотя бы слежу за собой ... каждый день привожу в порядок, не хочется опускаться, понимаете... Мне бы до вторника продержаться, а там у меня назначено собеседование... – Дико сверкая глазами, доктор запустил руку во внутренний карман пиджака и, не глядя, вытащил сторублевую купюру. За всю жизнь он не подал попрошайкам и десятой части этой суммы. Лицо архитектора-беженца заметно оживилось, тонкие пальцы потянулись за купюрой, однако Пупышев не спешил с ней расстаться. – Скажи-ка мне, голубчик, – вкрадчиво заговорил Иван Гаврилыч, не сводя с попрошайки пронзительного взгляда, – что именно в моем облике навело тебя на мысль, будто я – священник? – Ну... – архитектор пожал плечами. – Лицо у вас особенное. Одухотворенное. У нас на такие вещи чутье. Спасибо, батюшка! Век не забуду вашей доброты... – С этими словами казахский беженец подозрительно ловко извлек из ослабевшей ладони Пупышева купюру и бойко зашагал вдаль. А Иван Гаврилыч стоял посреди дороги с изменившимся лицом и глядел в светлое небо, обрамленное желтеющими кронами тополей. Люди проходили мимо, удивленно оглядывались, но ничто из окружающего мира в этот момент не могло его поколебать. Парадоксальная связь между явлениями предельно разных масштабов открылась ему во всей простоте и неотвратимости... Наконец он склонился, помрачнев. Решение было принято. Тем же вечером, скрипя зубами, Иван Гаврилыч дошел до ближайшей церкви, благо, искать ее не пришлось – золотые купола уже не один год мозолили глаза всякий раз, когда он выходил на балкон покурить. Внутри оказалось темно, пахло деревом и душистым дымом. Округлые линии сводов, позолота подсвечников, сдержанные краски икон и фресок раздражали намного меньше, чем доктор полагал до прихода сюда. Можно даже сказать, совсем не раздражали. И все равно Иван Гаврилыч чувствовал себя неуютно в этом просторном зале со множеством строгих лиц на стенах, которые, казалось, рассматривали его не менее внимательно, чем он их. К нему подошла сутулая женщина в платке и зеленом халате, чтобы сообщить: – Батюшка сейчас придет. На ключевом слове Иван Гаврилыч вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Внимание к своей персоне несколько насторожило. Уж не принимают ли его и здесь за священника? Минут через пять из стены с иконами впереди открылась дверца, откуда вышел молодой священник в особой, черной одежде и с большим крестом на груди. Сутулая женщина, чистившая подсвечники, что-то буркнула ему, и поп направился к посетителю. – Добрый вечер. Что вы хотели? У священника был очень усталый вид и при этом на редкость живые глаза. Иван Гаврилыч подумал, что «батюшка» ему, пожалуй, в сыновья годится. А борода поповская, кстати, оказалась весьма куцей. – Здравствуйте, – слова Пупышеву давались здесь на удивление тяжело. – Передайте Ему, что я все понял. Не надо больше. – Простите, кому передать? – Ему! – Иван Гаврилыч сдержанно кивнул в сторону иконы. – Я понял. Кошка была ни при чем. Только затравка. Анекдоты. Да. Он не любит, когда про Него анекдоты... хотя я же ведь несерьезно... так, ребячьи забавы... А Он, значит, мою жизнь анекдотом решил сделать... Это... Да... Скажите Ему, что я больше не буду... – То есть, вы хотите поисповедаться? – заключил священник и, не дав Ивану Гаврилычу возразить, продолжил: – А вы крещены? – Нет, – Пупышев удивился вопросу. – Я атеист. – В самом деле? – пришла очередь удивляться священнику. – Не похоже. Эти слова задели Ивана Гаврилыча сильнее, чем он готов был признать. Во время вышеописанных злоключений незаметно для себя наш герой перешел с позиции атеизма упертого («Бога нет, потому что я так сказал») к позиции атеизма умеренного («я Тебя не трогаю, и Ты меня не трогай») и вдруг растерялся, когда получил просимое. Едва он вышел из церкви, тотчас ощутил, что никто больше его за священника не примет. Это знание засело очень глубоко, подобно знанию о том, что у человека пять пальцев на руке, один нос и два глаза. И даже супруга внезапно перестала подшучивать над ним – вот уж действительно фантастика! Чудо как оно есть! Но ни радости, ни облегчения не было. Напротив. Тот факт, что атеистическое мировоззрение, ставя человеческую жизнь (прежде всего, собственную) на пьедестал высшей ценности, одновременно делает ее чудовищно бессмысленной, придавил разум Ивана Гаврилыча могильной плитой и черным ядом отравил мысли. Собственная жизнь предстала однообразной чехардой привычных повинностей и пресных развлечений, слетевшим с обода колесом, несущимся под откос, в болотную жижу или просто сырую, червивую землю, которая в положенный срок равнодушно поглотит кусок разлагающегося мяса – все, что останется от него после смерти... И одновременно рядом, только шагни, – иная реальность, несоизмеримо величайшая в своей чарующей осмысленности и преизбытке подлинной жизни... Иван Гаврилыч стал замкнут. Много думал, читал книги, каковых прежде в его доме не появлялось, все чаще заходил в церквушку, пару раз беседовал с отцом Мефодием и снова думал, и сидел на кухне ночами, «жег свет», как ворчала Ирина Сергеевна... И по мере этого с каждым часом атеист Пупышев все больше хирел и чах... Пока в один прекрасный день не умер. Это был действительно прекрасный ноябрьский день, какие редко выпадают поздней осенью. По небу плыли высокие облака, воробьи чирикали на крыше церкви, тополя тянули вверх голые ветви, предвкушая таинство весеннего воскресения... В краткой проповеди перед крещением отец Мефодий упомянул евангельские слова об ангелах, радующихся каждой спасенной душе, подчеркнув, что поэтому каждое обращение, обретение Бога есть событие поистине космического масштаба... И вот здесь, прямо у святой купели, атеист Пупышев умер. Окончательно и бесповоротно. Из купели вышел раб Божий Иоанн, но это уже, как говорится, совсем другая история...
Юрий МАКСИМОВ Интернет-газета «Русская Неделя», www.russned.ru
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 20
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
"Клин клином":)) Жаль,что иногда оказываешься на месте 1ого студента...Но есть стимул! 
- участник сейчас на форуме